Генри Лайон Олди. Вложить душу
Любая публикация или какое бы то ни было другое коммерческое использование данного произведения возможно только с письменного согласия авторов. © Copyright (с) 1997 Дмитрий Громов, Олег Ладыженский. E-Mail: f_oldie@guru.cit-ua.net
Рассвет пах обреченностью. Еще не открывая глаз, Мбете Лакемба, потомственный жрец Лакемба, которого в последние годы упрямо именовали Стариной Лайком, чувствовал тухлый привкус судьбы. Дни предназначения всегда начинаются рассветом, в этом они неотличимы от любых других дней, бессмысленной вереницей бегущих мимо людей, а люди смешно растопыривают руки для ловли ветра и машут вслепую -- всегда упуская самое важное. Сквозняк змеей скользнул в дом, неся в зубах кровоточащий обрывок плоти северо-восточного бриза, и соленый запах моря коснулся ноздрей Мбете Лакембы. Другого запаха, не считая тухлятинки судьбы, жрец не знал -- единственную в своей жизни дальнюю дорогу, связавшую остров с островом, окруженный рифами Вату-вара с этим испорченным цивилизацией обломком у побережья Южной Каролины, упрямый Лакемба проделал морем. Да, господа мои, морем и никак иначе, хотя западные Мбати-Воины с большими звездами на погонах предлагали беречь время и лететь самолетом. Наверное, вместо звезд им следовало бы разместить на погонах циферблат часов, потому что они всю жизнь боялись потратить время впустую. Неудачники -- так они звали тех, чье время просыпалось сквозь пальцы. Удачей же считались латунные звезды, достойная пенсия и жареная индейка; западные Мбати рождались стариками, навытяжку лежа в пеленках, похожих на мундиры, и называли это удачей. Мбете Лакемба оторвал затылок от деревянного изголовья и, кряхтя, стал подниматься. Большинство береговых фиджийцев к концу жизни было склонно к полноте, и жрец не являлся исключением. Когда-то рослый, плечистый, сейчас Лакемба сутулился под тяжестью лет и удвоившегося веса, а колышущийся бурдюк живота вынуждал двигаться вперевалочку, подобно глупой домашней птице. Впрочем, лицо его оставалось прежним, вытесанным из пористого камня скал Вату-вара -- высокие скулы, длинный прямой нос, крупные черты... было странно видеть такое лицо у жирного старика, и местные рыбаки тайком скрещивали пальцы и отводили взгляд, когда им доводилось наткнуться на острогу немигающих черных глаз Старины Лайка. Рыбаки смотрели телевизор и любили своих жен под вопли компакт-проигрывателя, у рыбаков была медицинская страховка и дом, воняющий пластмассой, но в море волны раскачивали лодку, а ночное небо равнодушно взирало сверху на утлые скорлупки, оглашавшие простор дурацким тарахтением, и медицинская страховка казалась чем-то несущественным, вроде муравья на рукаве, а слова Старины Лайка о муссоне пополуночи -- гласом пророка перед коленопреклоненными последователями. Потом рыбаки возвращались домой, и Уитни Хьюстон помогала им любить своих жен, громко жалуясь на одиночество из темницы компакт-проигрывателя. Стараясь не разбудить матушку, бесформенной кучкой тряпья прикорнувшую в углу у земляной печи, Мбете Лакемба вышел во двор. Посторонний наблюдатель отметил бы бесшумность его ковыляющего шага, удивительную для возраста и телосложения жреца, но до сих пор еще в доме Старины Лайка не водилось посторонних, особенно перед рассветом. Зябко передернувшись, старик снял с веревки высохшую за ночь одежду и принялся натягивать брезентовые штаны с не перестававшими удивлять его карманами на заднице. Эти карманы удивляли жреца много лет подряд, потому что задница нужна здравомыслящему человеку, чтобы на ней сидеть, а не хранить всякую ерунду, сидеть на которой неудобно и даже болезненно, будь ты правильный человек с Вату-вара, ловец удачи в звездных погонах или рыбак, верящий одновременно в приметы и медицинскую страховку. Пожалуй, гораздо больше стоил удивления тот факт, что штаны Лакембы совершенно не промокли от утренней росы -- но это пустяки, если знаешь слова Куру-ндуандуа, зато карманы на заднице... Почесав волосатое брюхо, радостно перевалившееся через узкий кожаный ремешок, Мбете Лакемба прислонился к изгороди и шумно втянул ноздрями воздух. Нет. Рассвет по-прежнему пах обреченностью. Даже сильнее, чем при пробуждении. Так уже было однажды, когда на родном Вату-вара жрецу пришлось схватиться с двухвостым Змеем Туа-ле-ита, духом Тропы Мертвых, беззаконно утащившим душу не принадлежащего ему правильного человека. Белый священник еще хотел тогда увезти Лакембу в госпиталь, он твердил о милосердии, а потом принялся проклинать дураков с кожей цвета шоколада "Corona", потому что не понимал, как может здоровый детина больше недели лежать неподвижно с холодными руками и ногами, лишь изредка хватая сам себя за горло; а в Туа-ле-иту белый священник не верил, что удивительно для жреца, даже если ты носишь странный воротничок и называешь Отца-Нденгеи то Христом, то Иеговой. К счастью, матушка Мбете Лакембы не позволила увезти сына в госпиталь св. Магдалины, иначе двухвостый Туа-ле-ита не только заглотал бы украденную душу вместе с жрецом, задохнувшимся под кислородной маской, но и славно повеселился бы среди западных Мбати. Хотя вопли белого священника, распугавшие духов-покровителей, все же не прошли даром: именно через месяц после того, как жрец очнулся на знакомо пахнущем рассвете, забытый островок Вату-вара позарез понадобился звездным погонам для их громких игр. Рассвет был правильным -- после забав западных Мбати-Воинов остается выжженный камень, гнилые телята со вздувшимися животами и крысы размером с добрую свинью, радующие своим писком духа Тропы Мертвых. Но мнения жреца никто не спрашивал, потому что западный Мбати с самой большой звездой и без того втайне порицал расточительность правительства: с его точки зрения было верхом глупости оплачивать переселение "шоколадок" за казенный счет, особенно после того, как им была выплачена двухсотпроцентная компенсация. Так что жители Вату-вара разъехались по Океании, неискренне благодаря доброе чужое правительство, а пароход со смешным названием "Paradise" повез упрямого Мбете Лакембу с его матушкой прочь от скал Вату-вара. Туда, где горбатые волны Атлантики омывают побережье Южной Каролины, не забывая плеснуть горсть соленых слез и на крохотную насыпь каменистой земли Стрим-Айленда. Поступок жреца удивил не только главного западного Мбати, но и односельчан, принадлежавших к одной с Лакембой семье-явусе; но если ты больше недели провалялся в обнимку с двухвостым вором Туа-ле-ита, то удивительно ли, что твое поведение становится странным? Мбете Лакемба знал, что делает, поднимаясь на борт "Paradise". ...капрал береговой охраны, здоровенный негр с наголо бритой головой, махал со своего катера Старине Лайку -- даже мающемуся похмельем капралу было видно, что сегодня старика обременяет не только полусотня фунтов жира, способная заменить спасательный жилет, но и изрядная порция дурного настроения.Бар пустовал: считал мух за стойкой однорукий бородач-хозяин, спал, уронив голову на столешницу, Плешак Абрахам -- да еще сидел в углу, за самым чистым столиком, незнакомый коротышка в брезентовой рыбацкой робе. Явно с чужого плеча. Таким породистым коротышкам больше приличествует строгий костюм-тройка и галстук, стоящий втрое по отношению ко всем робам, какие найдутся во всем поселке. Всякий раз, заходя в это мрачное помещение, гордо именуемое баром, Мбете Лакемба поражался тщеславию стрим-айлендцев. Назвать баром пристройку к лавке Вильяма Кукера, чьей правой рукой в свое время позавтракала особо прыткая мако*, было равносильно... ну, к примеру, равносильно попытке назвать барменом самого Кукера. ______________________________________________________________________ * Мако -- Issurus oxyrinchus Rasinesque, сельдевая акула, ближайший родич большой белой акулы. Одни из наиболее опасных для человека рыб, нередко выпрыгивающие из воды и выхватывающие свои жертвы прямо из лодок. Длина -- до 4 м., вес -- до 500 кг. ______________________________________________________________________ -- Как всегда, Лайк? -- осведомился однорукий, выждав, пока Лакемба привыкнет к сумраку после солнца, вовсю полыхавшего снаружи. Полдень диктовал острову свои условия. Старик кивнул, и Кукер лягнул располагавшуюся рядом дверь. За дверью послышался грохот посуды, сменивший доносившееся перед тем гитарное треньканье -- мексиканец-подручный сломя голову кинулся жарить бекон и заливать шкворчащие ломтики пятью яйцами; вкусы Старины Лайка не менялись достаточное количество лет, чтобы к ним могли привыкнуть, как к регулярной смене дня и ночи. Коротышка в робе прекратил изучать содержимое чашки, которую грустно держал перед собой, близко к глазам, как все близорукие, временно лишенные очков, и воззрился на Мбете Лакембу. Если поначалу он явно предполагал, что темная маслянистая жидкость в чашке рано или поздно превратится в кофе -- то сейчас одному Богу было известно, в кого он намеревался превратить разжиревшего старика. -- Доброе утро! -- коротышка грустно пожевал обметанными простудой губами.-- Меня зовут Флаксман, Александер Флаксман. Доктор ихтиологии. Присаживайтесь, пожалуйста, ко мне, а то я скоро подохну от скуки и не дождусь катера. -- Лакемба,-- бросил старик, садясь напротив. Обреченность рассвета мало-помалу просачивалась вовнутрь, и ноздри жреца трепетали, ловя вонь судьбы. Блеклые глазки доктора Флаксмана зажглись подозрительными огоньками. -- Лакемба? -- переспросил он и даже отхлебнул из чашки, чего раньше отнюдь не собирался делать.-- Мбати Лакемба? Явуса но Соро-а-вуравура? -- Мбете Лакемба,-- равнодушно поправил старик.-- Мбете, матангали-мбете. Явуса На-ро-ясо. Туна-мбанга ндау лаваки. Оро-и? Однорукий Кукер за стойкой нахмурился и поковырялся пальцем в ухе. -- В моем заведении говорят нормальным языком,-- буркнул он.-- А кто хочет плеваться всякой дрянью, пусть выметается на улицу. Было видно, что коротышка изрядно успел осточертеть Вильяму Кукеру, и без того не отличавшемуся покладистым характером; просто раньше не находилось повода взъесться на доктора ихтиологии. Кофе ему не нравится, умнику... -- Он спросил: не являюсь ли я Лакембой из касты воинов? -- старик даже не повернулся к обозленному Кукеру.-- И не принадлежу ли к общине "Взимающих дань со всего света"? А я ответил, что с момента зачатья вхожу в к касту жрецов, матангали-мбете. -- Именно так,-- хихикнул коротышка.-- И еще вы добавили, что у "испражняющегося камнями" отвратительное произношение. Думали, я не знаю диалекта Вату-вара?! Жрец промолчал. Разочаровывать гордого своими познаниями коротышку было недостойно правильного человека -- кроме того, тогда пришлось бы объяснять, что у "испражняющегося камнями" не только плохое произношение. За "ндау лаваки" на родине Мбете Лакембы вызывали на поединок в рукавицах, густо утыканных акульими зубами. Оро-и? -- Пять лет,-- разлагольствовал меж тем довольный собой Флаксман,-- пять лет моей жизни я отдал вашим скалам, вашим бухтам и отмелям, и, в первую очередь, вашим тайнам, уважаемый Мбете Лакемба! Если бы мне кто-нибудь сказал тогда, что годы спустя меня смоет за борт и я окажусь на забытом Богом и правительством Штатов островке, где встречу потомственного жреца из общины На-ро-ясо, "Повелевающих акулами" -- клянусь, я рассмеялся бы и плюнул говорившему в глаза!.. "А он разбил бы тебе породистую морду," -- подумал Лакемба, принимаясь за яичницу, которую только что поставил на стол сияющий мексиканец. Коротышка вдруг осекся, словно первый проглоченный Лакембой кусок забил доктору ихтиологии горло. -- Лакемба? -- хрипло переспросил он.-- Погодите, погодите... Туру-ноа Лакемба случайно не ваша родственница? -- Это моя матушка,-- из уважения к матери старик на миг перестал жевать и сложил ладони перед лбом. -- Матушка?! Так ведь именно ее я просил... нет, умолял позволить мне увидеть обряд инициации вашей явусы! Тот самый, о котором вспоминал в своих мемуарах падре Лапланте!.. на колени даже встал -- нет и все! Наотрез! Боже, ну почему вы, фиджийцы, такие упрямые? И чем я, доктор Флаксман, хуже францисканца Лапланте?! "Тем, что белый Лапланте тоже Мбете, как и я, разве что называет Великого Нденгеи по-иному," -- жрец продолжил завтрак, тщетно пытаясь отрешиться от болтовни доктора Флаксмана и вызванных ею воспоминаний. -- Дался вам этот обряд,-- хмыкнул из-за стойки Кукер, царапая ногтем деревянную панель.-- Маетесь дурью... На дереве оставались еле заметные белесые шрамики. -- Вы не понимаете! Падре Лапланте писал, что члены явусы "На-ро-ясо" в день совершеннолетия ныряют в бухту и пускают себе кровь, привлекая акул! А потом -- знаете, каким образом они останавливают атакующего хищника?! -- Из гарпунного ружья,-- однорукий Кукер не отличался богатой фантазией. -- Дудки! Они останавливают акулу... поцелуем! И та не только прекращает всякие попытки сожрать безумца, но и начинает защишать его, если в бухте окажется другая акула! -- Эй, Пако! -- заорал Кукер во всю глотку.-- Эй, сукин сын, ботинок нечищенный, ты меня слышишь? -- Слышу, хозяин! -- донесся из-за двери голос мексиканца. -- Мы тебя сегодня акуле кинем! Понял, бездельник? -- Зачем? Видимо, после восьми лет работы на Вильяма Кукера, Пако равнодушно отнесся к подобной перспективе. -- Навроде живца! Она на тебя, дурака, кинется, а док ее в задницу целовать будет! Прямо под хвост! Понял?! Пако не ответил -- наверное, понял. Флаксман обиделся и на некоторое время заткнулся, что вполне устраивало Лакембу; однако теперь завелся Кукер. -- Не знаю, какие штуки вытворяет родня Старины Лайка -- пусть хоть трахаются с акулами! -- но когда зараза-мако оттяпала мне руку по локоть (Билл демонстративно помахал культей в воздухе, словно это должно было пристыдить коротышку), мне было не до поцелуев! И вот что я вам скажу, мистер: вы, может, и большая шишка у себя в институте, или откуда вы там вынырнули; наверное, вы и в акулах разбираетесь, как ихний президент -- не стану спорить. Но не надо меня учить, как с ними себя вести! Лучший поцелуй для хвостатой мрази -- заряд картечи, или хороший гарпун, или крючок из четвертьдюймовой нержавейки; а всего лучше подружка -- динамитная шашка! Словно в унисон последнему выкрику завизжали петли, дверь бара распахнулась настежь, и в проем полыхнуло солнце. Черный силуэт на пороге грузно заворочался, окрашиваясь кровью, подгулявший бриз с моря обнял гостя за широкие плечи и швырнул в лица собравшимся пригоршню соли и йодистой вони. И еще -- обреченности. Только нюх на этот раз подвел людей; всех, кроме старого Лакембы. Даже сбившийся на полуслове Кукер удивленно моргал и никак не мог взять в толк: что это на него нашло?! Раскричался ни с того ни с сего... Люди молчали, хлопали ресницами, а судьба бродила по берегу и посмеивалась. Мбете Лакемба отчетливо слышал ее смех и вкрадчивые шаги, похожие на плеск волн. Но это длилось недолго. -- Точно, Билли! -- громыхнуло с порога не хуже динамита, и дверь с треском захлопнулась, отрезав людей от кровавого солнца, своевольного бриза и запаха, который только притворялся запахом моря.-- Запалил фитилек -- и кверху брюхом! Через мгновение к стойке протопал Ламберт Мак-Эванс, известный всему Стрим-Айленду как Малявка Лэмб*. Он грохнул кулачищем по деревянному покрытию, во всеуслышанье пустил ветры и огляделся с надеждой: а вдруг кому-то это не понравится? Увы, повода отвести рыбацкую душу не представилось. ______________________________________________________________________ * Лэмб (lamb) -- ягненок (англ.). ______________________________________________________________________ -- Совсем житья не стало от треклятых тварей! Четвертый день выходим в море -- и что? Болт анкерный с левой резьбой! Мало того, что ни одной рыбешки, так еще и половину сетей -- в клочья! Я ж говорил: надо было сразу пристрелить ту грязнопузую бестию, не будь я Ламберт Мак-Эванс! Глядишь, и Хью до сих пор небо коптил бы, и весь Стрим-Айленд не ерзал по гальке голым... эх, да что там! Джину, Билл! Чистого. Любую тираду Малявка Лэмб заканчивал одинаково -- требуя джину. Чистого. -- Извините, так это вы и есть мистер Мак-Эванс? -- вдруг подал голос ихтиолог. -- Нет, Майкл Джексон! -- заржал Кукер, снимая с полки граненую бутыль "Джим Бима".-- Сейчас споет. Сам рыбак вообще проигнорировал обращенный к нему вопрос. -- Так я, собственно, именно с вами и собирался встретиться! -- сообщил доктор Флаксман, лучась радостью.-- Про какую это "грязнопузую бестию" вы только что говорили? Уж не про ту ли акулу, насчет которой с вашего острова поступила телеграмма в Американский институт биологических наук, ново-орлеанское отделение? -- Ну? -- хмурый Ламберт соизволил повернуться к ихтиологу.-- А ежели и так? Только мы, парень, телеграмму в Чарлстон посылали, а не в ваш сраный Нью-Орлеан! -- Этим бездельникам из Ассоциации? -- презрительно скривился Флаксман.-- У них едва хватило ума переправить ваше сообщение в наш институт. И вот я здесь! Осчастливив собравшихся последним заявлением, доктор поднялся, гордо одернул рыбацкую робу -- что смотрелось по меньшей мере комично -- и начал представляться. Представлялся Флаксман долго и со вкусом; даже толстокожий Лэмб, которому, казалось, было наплевать на все, в том числе и на недавнюю гибель собственного брата Хьюго, перестал сосать джин и воззрился на ихтиолога с недоумением. А Лакемба доедал принесенную Пако яичницу и, как сказали бы сослуживцы доктора Флаксмана, "получал от зрелища эстетическое удовольствие". Сегодня он мог себе это позволить. -- ...а также член КИА -- Комиссии по исследованию акул! -- гордо закончил Александер Флаксман. -- И приплыл сюда верхом на ездовой мако! -- фыркнул Малявка Лэмб. -- Почти,-- с неожиданной сухостью отрезал ихтиолог.-- В любом случае я хотел бы получить ответы на свои вопросы. Где акула, о которой шла речь в телеграмме? Почему никто не хочет со мной об этом говорить? Сплошные недомолвки, намеки... Сначала присылаете телеграмму, а потом все как воды в рот набрали! Член КИА и прочее явно начинал кипятиться. -- Я вам отвечу, док. Дверь снова хлопнула -- на этот раз за спиной капрала Джейкобса, того самого здоровенного негра, что махал рукой стоявшему на берегу Лакембе. Капрал полчаса как сменился с вахты и всю дорогу от гавани к заведению Кукера мечтал о легкой закуске и глотке пива. Увлекшись бесплатным представлением, собравшиеся не заметили, что Джейкобс уже минут пять торчит на пороге. -- Потому что кое-кто действительно набрал в рот воды, причем навсегда. Три трупа за последнюю неделю -- это вам как? Любой болтать закается! -- Но вы-то, как представитель власти, можете мне рассказать, что здесь произошло? Я плыл в такую даль, из самого Нового Орлеана, чуть не утонул... -- Я-то могу,-- довольный, что его приняли за представителя власти, негр уселся за соседний столик, и Пако мигом воздвиг перед ним гору истекавших кетчупом сэндвичей и запотевшую кружку с пивом.-- Я-то, дорогой мой док, могу, только пускай уж Ламберт начнет. Если, конечно, захочет. А я продолжу. Что скажешь, Малявка? -- Думаешь, не захочу? -- хищно ощерился Ламберт, сверкнув стальными зубами из зарослей жесткой седеющей щетины.-- Верно думаешь, капрал! Не захочу. Эй, Билл, еще джину! Не захочу -- но расскажу! Потому что этот ОЧЕНЬ ученый мистер плавает в том же самом дерьме, что и мы все! Только он этого еще не знает. Самое время растолковать! В бар вошли еще люди: двое таких же мрачных, как Ламберт, рыбаков, молодой парень с изуродованной левой половиной лица (по щеке словно теркой прошлись) и тихая девушка в невзрачном сером платье с оборками... Уж ей-то никак не было место в заведении Кукера -- но на вошедших никто не обратил особого внимания. Малявка Лэмб собрался рассказывать! Это было что-то новое, и все, включая новопришедших, собрались послушать -- даже Пако быстренько примостился в углу и перестал терзать свою гитару. Заказов не поступало, и мексиканец мог выкроить минуту отдыха. Одну из многих -- Стрим-Айленд не баловал работой Кукера и его подручного; впрочем, остров не баловал и остальных. -- Вся эта срань началась около месяца назад, когда мы с моим покойным братцем Хью ловили треску. Ловили, понятное дело, малой сетью... x x x
-- Давай, Лэмб, вытаскивай! -- заорал стоявший на мостике Хьюго, наблюдая, как наливается блеском рыбьей чешуи сеть, подтягиваемая лебедкой с левого борта. Лов сегодня был отменный, тем паче, что сооружение, скромно именуемое братьями "малой сетью", на самом деле чуть ли не вдвое превышало по размеру стандартную разрешенную снасть. Вдобавок Мак-Эвансы забросили еще пару-тройку крючков -- открывшийся в Мертл-Бич китайский ресторанчик неплохо платил за акульи плавники, и братья вполне могли рассчитывать на дополнительную прибыль. В этот момент "Красавчик Фредди" содрогнулся. Противно завизжали лебедочные тали, поперхнулся равномерно тарахтевший мотор, по корпусу прошла мелкая дрожь. Словно кто-то, всплывший из темной глубины, вцепился в сеть с добычей братьев Мак-Эванс, не желая отдавать людям принадлежавшее морю. Но "Красавчик Фредди", унаследовавший изрядную долю упрямства своих хозяев, переждал первый миг потрясения и выгнул горбом металлическую спину, разворачиваясь носом к волне. Стрим-айлендцы считали, что свою лодку Мак-Эвансы назвали в честь певца из "Queen", и только сами Хьюго с Лэмбом знали, что оба они имели в виду совсем другого Фредди -- страшнолицего дружка ночных кошмаров, с бритвенными лезвиями вместо пальцев. Обаятельный убийца импонировал братьям куда больше "голубоватого" певца. И почти одновременно последовал рывок с правого борта, в результате чего крайний поводок с крючком из четвертьдюймовой стальной проволоки на конце туго натянулся. Лебедка поспешно застучала вновь, тали самую малость ослабли -- но вода продолжала бурлить и, когда сеть мешком провисла над пеной, братья Мак-Эвансы в сердцах высказали все, что думали по поводу зиявшей в сети рваной дыры и пропавшего улова. Поэтому рыбаки не сразу обратили внимание на творящееся по правому борту. А творилось там странное: леса натянулась и звенела от напряжения, вода кипела бурунами -- а потом поводок разом ослаб, и живая торпеда взметнулась над водой, с шумом обрушившись обратно и обдав подбежавших к борту рыбаков целым фонтаном соленых брызг. -- Большая белая! -- пробормотал Хьюго.-- Футов двенадцать, не меньше! Молодая, вот и бесится... -- Небось, эта скотина нам сеть и порвала,-- сплюнул сквозь зубы Ламберт.-- Пристрелю гадину! Он совсем уж было собрался нырнуть в рубку за ружьем, но более спокойный и рассудительный Хьюго придержал брата. -- Ты ее хоть рассмотрел толком, урод?! -- Да что я, акул не видел?! -- возмутился Ламберт. -- Не ерепенься, братец! У нее все брюхо... в узорах каких-то, что ли? Вроде татуировки! Может, такой акулы вообще никто не видал! -- И не придется! -- Малявка Лэмб хотел стрелять и знал, что будет стрелять. -- Дубина ты! А вдруг ею яйцеголовые заинтересуются! Продадим за кучу хрустящих! Подобные аргументы всегда оказывали на Ламберта правильное действие -- а тут еще и белая бестия, как специально, снова выпрыгнула из воды, и рыбак в самом деле увидел вязь ярко-синих узоров на светлом акульем брюхе. -- Убедил, Хью,-- остывая, буркнул он.-- Берем зверюгу на буксир и... Слушай, а где мы ее держать будем? Сдохнет, падаль, кто ее тогда купит?! -- А в "Акульей Пасти"! -- хохотнул Хьюго, которому понравился собственный каламбур.-- Перегородим "челюсти" проволочной сеткой -- и пусть себе плавает! "Акульей Пастью" назывался глубокий залив на восточной оконечности Стрим-Айленда, с узкой горловиной, где скалы-"челюсти" отстояли друг от друга на каких-нибудь тридцать футов. На том и порешили x x x